Триарии

... и финал морской зарубы.
Конечно, многое осталось за кадром, бо, повторюсь, навалбаттл был задуман, как отдельная книга.
После долгих и продолжительных терзаний так же решили оставить вне описания сам рейд бумеров. Может быть, когда-нибудь... Или перейдет в "Казус Белли" и "Дорогу на Бирмингем".
_____________________________________

- «Дивизион» ушел в режим радиомолчания. Теперь – только ждать.
Константин сцепил пальцы в замок. Действительно, оставалось только ждать… Ждать и надеяться вопреки двум годам неудач и провалов, когда самые продуманные и подготовленные операции раз за разом проваливались, принося лишь потери и позор неудач.
Это самое трудное – вверять свою судьбу в чужие руки и ждать, будучи бессильным чем-либо помочь. Сердце болело все сильнее, но император усилием воли загонял страдание на задворки сознания, всматриваясь в изменение диспозиции, стараясь прочитать ход сражения в разрозненных и обрывочных радиоволнах, что изредка пробивались сквозь эфир.

Однообразие происходящего утомляло, длительность сражения была совершенно непривычна. Конечно, и на суше случались продолжительные баталии, но там все время что-нибудь происходило. Здесь же, после ярких событий первых двух часов все потянулось тоскливо и достаточно занудно. Наверное, на командных кораблях, получающих больше информации и управляющих сражением, все виделось по-иному, однако здесь и сейчас – парадоксально, но факт - Фрикке заскучал.
Мощная, очень мощная ракетная атака пошла уже ближе к вечеру. Словно чья-то невидимая рука переключила тумблер из положения «игнорировать» в «потопить любой ценой». Даже сам воздух вокруг транспорта светился и горел, пронизываемый нитями трассирующих снарядов, противоракетная шрапнель дробно молотила по броневым заслонкам. Обломки РС падали в море ежесекундно, но отдельные крылатые хищники прорывались сквозь огненный щит, вонзаясь в палубу и покатые борта «Левиафана». С мостика, на большом расстоянии это казалось очень безобидным – дымный след, огонек реактивного выхлопа и новая вспышка на палубе с фонтанчиком крошечных обломков. Боевые части с сотнями килограммов взрывчатки, страшные для обычного судна, не могли сколь-нибудь серьезно повредить «Левиафану». Пять, может быть шесть таких безобидных хлопушек приучили Томаса к мысли, что гипертранспорт и экипаж в полной безопасности, а затем очередная ракета попала в рубку.
Вспышка за броней показалась тусклой после ослепительно ярких всполохов атомного огня. И почти одновременно раздался хлопок, вроде бы несильный, но отдавшийся во всем теле. Томас оказался на полу мостика вторично и не мог вспомнить, как это получилось – сам он упал или бросился навзничь. В ушах звенело, но не очень сильно. Приборные панели светились нервически мигающими указателями, капитан опять орал в переговорник. Похоже, ракета попала уровнем ниже и полностью уничтожила какой-то очень важный отсек, со всей аппаратурой и персоналом. Невыработанное до конца ракетное топливо довершило начатое – начинался пожар, запах гари и жженого масла просочился на мостик через вентиляцию.
- Под обстрелом! Под обстрелом! – кричал какой-то моряк, тыча пальцем в большой круглый экран, закрытый картонным тубусом
Палуба вздрагивала, мелко, неритмично, словно по «Левиафану» гвоздили невидимым молотом. Снова что-то загрохотало, за обзорными щелями взлетели куски чего-то угловатого и серого, транспорт дрогнул, будто наскочил на мель и теперь с трудом преодолевал ее, надрывно, до сорванных машин, пропихивая по песку огромную тушу. Снаружи промелькнуло звено винтовых машин – с двухбалочными хвостами и соосными пропеллерами на каждой стороне куцего корпуса. Они сбрасывали непонятные бомбы, похожие на световые шашки – концентрированные сгустки цвета ультрамаринового цвета – стараясь попасть на палубу самых крупных кораблей. Видимо маркеры для управляемых снарядов теленаведения, чтобы оператор мог легче ориентироваться.
Неверными шагами, зажимая правое ухо, отзывающееся острой болью, Томас пошел к боковой лестнице, ведущей вниз, к основному транспортному отсеку. Он наделся, что не заблудится в многочисленных переходах, похожих как близнецы, одинаково низких и темных. Каждый шаг давался с трудом, тело действовало так, словно каждый нервный сигнал передавался через множество телеграфных станций.
Нобиль твердо решил, что сегодня он вдоволь насмотрелся морских баталий и предпочитает сушу. Там можно увидеть врага вживую, убить его и попрать труп, не беспокоясь, что кто-то за сотню-другую километров уже выследил тебя сквозь путаницу электронных сигналов.
Воздушная разведка нацистов потеряла ударное соединение имперского флота, единственное, прорвавшееся из Норвежского моря. В какофонии взбесившегося эфира и неразберихе схватки командование конвойного прикрытия не получило своевременного оповещения и сосредоточилось на «Эшелоне», который охватил армаду серпом и сжимал хватку, не считаясь с потерями. Поэтому, когда с противоположной стороны возникла компактная группа целей, целеустремленно идущая наперерез конвою, ее несколько минут принимали за подкрепление. После чего, заподозрив неладное, отправили на перехват линкор «Пауль Шмитц». Выбор корабля, заслуженного, но считавшегося заслуженным ветераном уже во времена юности Отца Астера, стал второй и последней ошибкой. Неизвестная группа утопила линкор за пять минут и пошла в атаку на транспорты, прикрываясь щитом собственной ПВО.

- Она пробилась! Пробилась!!! – орал в голос оператор. – «Ольга» пробилась к ордеру!!!
Константин резко встал, опираясь на подлокотник, буквально бросив погрузневшее тело вперед, как пловец с трамплина.
- «Ольга»? – отрывисто переспросил он.
Единственный линкор Империи, носивший «женское» имя в честь самой славной императрицы России был единственным же кораблем «нулевой» серии. Всего планировалось построить четыре единицы за три года, начиная с шестидесятого. Это был венец развития имперской школы тяжелых артиллерийских кораблей, уже готовых уйти в историю под давлением ракетоносцев и носителей летательных аппаратов. Из-за войны программу свернули, достроив уже заложенный и законченный на три четверти линкор. Никто не возлагал на него особых надежд и, как оказалось, напрасно.

Погибли корабли сопровождения, опустошив ракетные кассеты. Канули в море сбитые гиропланы-наводчики. «Ольга» горела по всей длине, сотрясаясь от множества попаданий. Корабль казался очень маленьким на фоне гипертранспортов и даже в сравнении с оставшимися на плаву линкорами Евгеники. Благодаря огромному опыту и развитым технологиям морского строительства имперские конструкторы уложились менее чем в пятьдесят килотонн водоизмещения. Вся ставшаяся в воздухе авиация Евгеники кружилась вокруг линкора, осыпая его бомбами и реактивными снарядами. Само море, казалось, сошло с ума, кипя от осколков и взрывов, вздымаясь десятками водяных столбов, сверкающих пламенным хрусталем в отсветах заходящего солнца и огня. Линкор уже нельзя было рассмотреть – он полностью скрылся за шлейфом чернейшего дыма. Сквозь эту завесу не пробивались даже языки пламени и «Ольга» казалась воплощением вечной тьмы, явившимся из самой темной бездны преисподней. Но из дымной завесы к вражеским самолетам продолжали тянуться пунктиры зенитных автоматов и с устрашающей периодичностью вырывались снопы дульного пламени. Две башни главного калибра на носу корабля непрерывно извергали огонь, расстреливая ближайшую колонну конвоя с расстояния чуть более десяти километров. Для восьми гладкоствольных орудий на жидкой взрывчатке калибра 490 мм – считай, в упор.
«Торговцы» заметались, окончательно ломая и без того нарушенный строй, рассыпаясь как овцы пред ворвавшимся в отару волком. Прямое попадание в главную топливную цистерну превратило в исполинский погребальный костер один из «Левиафанов», огонь перекинулся на контейнеры с боеприпасами, взрывы один за другим взламывали уровни и палубы гипертранспорта, разбрасывая перекрученные обломки на километры вокруг.
И все же, есть предел всему – под шквальным огнем Евгеники исчерпывалась крепость брони, ресурс внутренних систем корабля и пожарных магистралей, подъемников артиллерийских погребов. И гибли люди, на несколько бесконечных и бесценных минут превратившие свой корабль в неуязвимого демона мщения.
Несмотря на тысячи свидетелей, фото и киносъемку, никто так и не увидел гибели «Ольги». Изрешеченный множеством попаданий линкор ушел на дно под непроглядной дымной завесой.

* * *

Безлунная, холодная ночь накатывалась на страну и ставку. Тьма царила везде – под небом, в душах обывателей, с замирающими сердцами ждущих сведений с морского фронта. И в сводках Морского штаба. «Эшелон», отступал, израсходовав весь боезапас, и потеряв три четверти состава. А имперский флот…
- Есть ли у нас подтвержденные данные по потерям конвоя? – спросил в телефонную трубку Константин, нервически и неосознанно растирая левую сторону груди.
Генерал-адмирал, командующий флотом, несколько секунд молчал. То ли он обдумывал вопрос, то ли просто собирался с силами для нерадостного ответа.
- Какова минимальная оценка аналитиков? – произнес император, прерывая затянувшуюся паузу.
- Минимум один супертранспорт серьезно поврежден. Общие потери конвоя - не менее десяти процентов, но точно сказать нельзя… - адмирал снова помолчал и почти виновато промолвил. – Простите, Ваше Величество… Мы сделали все, что могли. Флот исполнил долг до конца. И флота больше нет.
- Я понимаю, - механическим голосом, без всякого выражения ответил монарх. – Мне не в чем упрекнуть вас. Постарайтесь уточнить наши и вражеские потери как можно скорее.
Он положил трубку. Склонился вперед, обхватывая больную голову неестественно сухими ладонями. От черного, беспросветного отчаяния отупила даже сердечная боль.
«Мы разменяли наш флот и «Эшелон» на десять процентов их конвоя... Десять процентов и поврежденный «Левиафан».
- Ваше величество… Ваше Величество!
Константин поднял голову и посмотрел на связиста мутным взглядом воспаленных глаз.
- Ваше величество, - неуверенно повторил офицер в третий раз. – Сообщение с термопланов ДРЛО…
- Что? – тяжело произнес император. – Что еще… Налет «демонов»?
- Серия вспышек… ну, там, где они и должны быть. Не везде, но на фоне континентального затемнения две удалось засечь точно. И радиоперехват...
- Да? – промолвил Константин, зажмурившись. Он боялся поверить в то, что слышит.
- Полное молчание в четырех точках. И в разы увеличилась интенсивность передач в окружающих районах. Полная воздушная тревога, все их самолеты подняты в воздух, без исключения.
- Неужели получилось? - прошептал император.

* * *

- Громче, - скомандовал Координатор.
Блеющий за его спиной референт пробормотал что-то совсем неразборчивое и умолк. Вид молчаливой и недвижимой фигуры лидера навевал суеверный ужас.
Вождь Нации устремил пустой взор в снежную даль. За прозрачной стеной бесновалась настоящая полярная вьюга, ветер пригоршнями бросал в армостекло снег, царапал прозрачную поверхность ледяными кристаллами. Казалось, мерзкий и угрожающий скрип проникает даже уютный, теплый кабинет.
Координатор старался удержать под контролем, обуздать бешеную ярость, рвущуюся из глубин души. Ярость и… растерянность.
- Громче! – нетерпеливо повторил он. – Я ничего не слышу.
Референт справился с дрожью и скороговоркой выпалил, что не так давно англичане предприняли попытку договориться с Империей, предложив той капитулировать «на приемлемых для всех сторон конфликта условиях». И теперь на предложение Британской Короны последовал ответ лично русского императора.
- Не много ли берет на себя этот клоун в горностаевой мантии? – спросил в пустоту Вождь. – Вести переговоры у меня за спиной?
Референт так же быстро, глотая слова, объяснил, что Великобритания формально все-таки суверенное государство, которое имеет право вести самостоятельную внешнюю политику и организовывать соответствующие сношения. Тем более, что акция была согласована с евгенической администрацией на месте, просто прохождение уведомлений по бюрократической системе заняло определенное время…
- Англичане, - сухо констатировал Координатор не уточняя, что имел в виду. По-прежнему не оборачиваясь, он шевельнул кистью, и референт осторожно вложил в нетерпеливые пальцы простой белый конверт без каких-либо реквизитов, аккуратно вскрытый и проверенный всеми мыслимыми способами на бомбы, яды, радиацию и так далее. Вождь достал лист хорошей кремовой бумаги и прочитал короткий, в две фразы, текст. Неспешно скомкал лист и бросил на пол.
- Вот отсюда, - тихо сказал он, и референта как ветром сдуло.
Лидер Нации подошел вплотную к стеклу, его расширенные глаза с огромными, бездонными зрачками смотрели вдаль, и если бы ненависть могла убивать, русский император тотчас упал бы мертвым.
Сражение за конвой закончилось, флотские собирали сведения о потерях, и данные не внушали оптимизма. По самым скромным прикидкам флот потерял не менее десяти процентов транспортов, в том числе один гипертранспорт - безвозвратно. С учетом тоннажа, неизбежного занижения неудобных чисел и прочих неизбежных факторов можно было смело рассчитывать на двадцатипроцентные потери – и это самое меньшее. Почти четверть армады, которая должна была укрепить атакующую группировку в Европе, нуждающуюся в подкреплениях и новой технике, как в воздухе.
И это было еще не самое серьезное.
Воспользовавшись тем, что все внимание Евгеники и Британии оказалось приковано к Атлантике и проводке изрядно потрепанного конвоя, Империя нанесла подлый удар исподтишка. Под покровом ночи почти двадцать русских самолетов просочились в Северное море и подвергло атомной бомбардировке крупнейшие порты. Противовоздушная оборона перехватила часть нападавших, но пять звеньев все же сумели прорваться к целям и успешно отбомбилась. Все воздушные аппараты были уничтожены, но запоздавшее возмездие не восстановило из радиоактивных развалин и пожарищ портовые комплексы Северной Германии и Нидерландов.
Вот это было настоящим, весомым ударом, нанесенным буквально под дых.
Евгеника могла пережить потерю части подкреплений для сухопутных войск, могла компенсировать серьезные потери в кораблях, военных и транспортных. Порты так же подлежали восстановлению и вводу в строй еще до окончания года. Но все ближайшие конвои, включая нынешнюю армаду, теперь придется экстренно распределять по побережью Бельгии и Франции, может быть даже Испании, которой давно пора забить в глотку ее «нейтралитет». Из-за этого рухнула долго и кропотливо выстраиваемая система снабжения войск на востоке.
Войска, технику, топливо, снаряжение - все придется выгружать в неподготовленных портах, перешивая на ходу логистические цепочки и транзит. И даже внеплановые реквизиции не помогут - у обывателей нет многоосных трейлеров для тяжелой техники, артиллерийских тягачей, а типичную городскую бензоколонку танковый батальон выпьет одним глотком... И наверняка, вопреки строжайшим приказам, некоторые части были загружены «россыпью», отдельными подразделениями на несколько транспортов, то есть часть войск придется в буквальном смысле собирать как головоломку, по отдельным осколкам.
И в этом тоже не было бы ничего непоправимо-ужасного, не случись такая коллизия перед запланированным наступлением, которое должно состояться и завершиться безоговорочной победой до осени, любой ценой. Теперь придется либо бросать в бой некомплектные группировки при дефиците техники, либо откладывать операцию, даруя Империи еще сколько-то драгоценных дней для подготовки.
Из этих соображений следовал неприятный и нелицеприятный вывод - «водные» поставили на карту все и этот раунд остался за ними. Их потери снова кратно превзошли евгенические, но, фактически лишившись флотов, аборигены отыграли важнейшее очко в большой стратегической игре, пошатнув замысел и планы решающей кампании текущего года и всей войны.
Но хуже всего было не это.
Мужество противников было для Евгеники не в новинку, равно как и периодические поражения. Конечный итог все равно никогда не подвергался сомнениям, а сопротивление всегда отмечалось печатью безнадежного отчаяния. Не стал исключением и «мир воды» - низшие формы разума могли сколько угодно сражаться, но их участь была давно измерена, взвешена и предопределена.
Однако сегодня Нация встретилась с чем-то совершенно иным. Неожиданно для всех аборигены проявили поразительное стратегическое мышление, способное организовывать и проводить операции на разных театрах во имя единой цели. За их действиями прослеживались уже не отчаяние и готовность умереть, а четкое, хладнокровное планирование, жесткая готовность ставить глобальные задачи и добиваться их любыми средствами. И в этот момент Вождь чувствовал растерянность от того, что воля Нации с грохотом и лязгом столкнулась с чужой, чуждой, но не менее твердой волей.
Молчаливо и страшно скрипя зубами Координатор резким движением ударил руками по прозрачной стене, буквально впился в толстое стекло скрюченными пальцами. Казалось, нажми он чуть сильнее – ногти прочертят в прозрачной пластине глубокие борозды. От резкого движения порыв воздуха качнул брошенный на пол скомканный лист, перевернул его, открыв две фразы, написанные от руки, четыре слова – ответ Империи на предложение сдаться.